Девять возвращений [Повести и рассказы] - Коршунов Михаил Павлович (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Тоскливо, очень тоскливо сидеть за воскресным столом. Куда лучше в будние дни: отец уезжает на работу, Арсений — тоже, Лариса и мама уходят в город, в магазины, а Ванда Егоровна — к врачу.
Катя ест на кухне. Кормит ее Устя. Можно дуть на горячий чай и крошить в него печенье, разговаривать с Устей, вскакивать со стула и подбегать к окну, посмотреть, чему так громко смеются во дворе ребята.
После завтрака можно помогать Усте готовить обед: мыть под краном картошку, привязывать за нитку луковицу, чтобы окунуть в суп, поварить сколько надо и вытащить. Отжимать клюкву на кисель и, между делом, похитить из кулька и сгрызть макаронину.
Кате хорошо, когда приезжает Сергей Родионович, привозит ей провяленные на солнце вишни-третихи, печатный в сотах мед-липец, белые кувшинки-купавки.
Отец любит дядю Сережу. Никогда над ним не подшучивает. Сам дядя Сережа подшучивает над отцом, над его полнотой. Пробует мускулы на руках, на груди.
Мама на все шуточки дяди Сережи поднимает брови, улыбается. Но Катя видит: улыбаются одни мамины губы, а глаза не улыбаются. Глаза точно ждут, что дядя Сережа сделает что-нибудь против правил приличия. И курит дядя Сережа очень крепкий табак. Называет его дубник-твердяк. Откроет на кухне форточку, станет возле нее и выпускает дым на улицу.
Арсений, Лариса и Ванда Егоровна сторонятся Сергея Родионовича. Он про них говорит, когда прячутся от отца:
— Испугались верблюды, разбежались кто куды!
Катя запомнила смешные слова про «верблюдов» и сказала Ларисе. Лариса ударила Катю по губам. Это было настолько неожиданно и необычно, что Катя едва не разревелась, но сдержалась и еще больше прониклась к Ларисе ненавистью.
Через дядю Сережу Катя узнаёт о настоящей жизни, которая окружает их квартиру, их город. Растет Катя одна. Никуда не ездила, кроме дачи. В детский сад ее не водят (мама боится инфекций), играть с ребятами во дворе особенно не разрешают (опять инфекции), а если и разрешают, то под чьим-нибудь надзором.
Она одна, маленькая Катя, а смотрят за ней мама, Лариса, Арсений, Ванда Егоровна, Устя. Только отец не смотрит: занят в конструкторском бюро.
Весна. Катя любит весну. Потом будет лето. И лето Катя любит. Но она ждет осень, потому что осенью пойдет в школу.
Недавно она случайно услышала разговор между матерью и отцом. Мама предлагала Катю в этом году в школу не записывать: Катя должна окрепнуть и набраться сил, а потом ее следует подержать еще дома и подготовить сразу во второй класс. Но отец заявил, что подобные выверты (так и сказал: «выверты») ни к чему. Если детям назначено учиться с семи лет в школе — значит, все обязаны это делать.
Катя встала с постели и в длинной ночной рубашке села на стул. Ночная рубашка сохраняла тепло, и сидеть было приятно. Волк-овчар продолжал сверкать глазами, следить за девочкой в сарафане. Катя нехотя начала одеваться. Платье, чулки, туфли были еще сонными, неподатливыми: рукава у платья путались, петли не находили пуговиц, пряжки у туфель упрямились, не застегивались.
Вошла Лариса и повела Катю умываться.
Катя почистила зубы, умылась. Лариса взяла металлическую щетку и начала причесывать Катины волосы, навивать их на пальцы, укладывать. Катя терпеливо стояла на табуретке, чтобы Лариса видела ее голову в зеркале.
— Перестань сутулиться! Плечи держи ровно и не три глаза.
Ларисе надо сделать Кате замечание, она без этого не может.
Лариса — бывшая актриса. Выступала в областных театрах. Но потом Лариса оставила областные театры и переехала в Москву. В Москве ее в театр не приняли, хотя с ней ходила даже мама. И Лариса занялась составлением мазей и кремов, которые у нее покупали знакомые.
В ванной комнате в отдельном шкафчике хранились банки, лоточки, фаянсовые кастрюльки, заполненные белой ртутью, свиным салом, селитрой, резорцином для Ларисиных снадобий.
Лариса еще раз осмотрела Катю и повела в столовую.
В столовой уже сидели Арсений и Ванда Егоровна. Витоша резала на дощечке сыр. Возле отцовского места за столом лежал свежий номер журнала «Огонек», который он читал во время завтрака.
Из спальни вышла мама. Коснулась Катиного лба губами, спросила, как дочка спала, не болит ли что-нибудь. Постучала в дверь отцовского кабинета:
— Никодим! Завтрак на столе!
Послышался шум отодвигаемого кресла, кашель, и в шерстяной куртке показался отец. Он нес коробку папирос и спички. Проходя к своему месту, кивнул домочадцам.
Катя взглянула на отца, но отец уже сел, положил на угол стола папиросы и спички, раскрыл журнал.
Завтрак начался.
Большое удовольствие — побывать в кабинете отца. Это удается, когда дома никого нет, кроме Усти. Катя отворяет высокую дверь, входит в кабинет. С Устей у Кати договор: Катя ничего не тронет.
Первое, что поражает Катю, — книги. Они стоят на стеллажах у стен, разбросаны в креслах, на письменном столе, на подоконнике. Раскрытые и закрытые, с бумажными закладками и без бумажных закладок. Есть огромные, «аршинные», с медными защелками. Кате их даже не поднять. Названия некоторых книг она уже выучила: «Воздушные путешествия Глешера, Фламмариона и Тиссандье», «Сверхвысотные полеты», «Автожир, планер, геликоптер».
На столе у отца вместо пепельницы стоит поршень от авиационного мотора.
На изогнутых эбонитовых подставках укреплены модели самолетов.
Бумаг на столе — гора. Счетные таблицы (глянешь, а в них сплошные цифры), вырезки из газет и журналов, есть и схемы и чертежи.
Это дипломные работы студентов, потому что схемы и чертежи новых самолетов, которые разрабатывают инженеры «группы общих видов», хранятся в конструкторском бюро.
Под портретом Мити на дубовом столике лежат светящиеся часы: циферблат черный, а цифры и стрелки покрыты фосфором.
Часы из «Летающего крыла», на котором разбился Митя. От мамы Катя слышала, что у Мити в полете испортился руль высоты. А «крыло» капризное в управлении. Митя попытался приземлиться, но у шасси лопнул какой-то масляно-пневматический амортизатор, и «крыло» на большой скорости ударилось о землю.
Механики, которые вынули часы из приборной доски и подарили Никодиму Родионовичу, говорили, что часы уцелели чудом.
Еще у отца в шкафу хранится небольшой планер из бамбука и папиросной бумаги, связанной нитками и склеенной казеином. Его построил Митя, когда учился в средней школе.
Катя забирается в кресло поверх книг, которыми оно завалено, съеживается и сидит тихо-тихо. Так тихо, что слышит, как на кухне щелкает газовый счетчик.
По распорядку дня Кате следует учить на немецком языке названия предметов на картинках лото. Это к вечернему уроку немецкого языка с учительницей Эммой Францевной. Но Кате совсем не хочется учить названия предметов. Ими можно заняться, когда вернутся из города мама и Лариса.
Катя смотрит на портрет Мити и думает: почему так получается? Отец любил Митю и до сих пор вспоминать о нем любит, говорить о нем, а с Катей говорит редко.
Может быть, прежде папа не был так занят в конструкторском бюро, а теперь он занят и у него не остается времени для Кати? Или ему кажется, что Катя еще маленькая, как называет ее Эмма Францевна — kleines Mädchen, или, может быть, еще потому, что она младшая, а Митя был старшим, как говорит Ванда Егоровна — был первенцем.
По коридору проходит Устя. Остановится в дверях кабинета, смотрит на Катю: одинокая, молчаливая девочка сидит в отцовском кресле, когда отца нет дома. И он даже не знает, что она любит здесь бывать.
Позвонили у дверей. Катя вскочила, выбежала из кабинета к себе в комнату.
Вернулись из города мама, Лариса и Витоша.
Катя разглядывает картинки в немецком лото.
Скука.
Но, когда придет Эмма Францевна, будет еще скучнее.
Эмма Францевна откроет бархатную с бисером сумку, достанет увесистые серебряные часы Павла Буре с вздутым толстым стеклом и положит их перед собой. Начнется игра в лото с картинками.
